Епископ Роман о монашестве.

Он с детства к этому себя готовил, потом три года ждал, а потом… пережил сильнейшее потрясение. Полз к алтарю в тёмном, освещённом свечами храме, в белой, до пят, рубахе, мокрой от слёз, полз — под другим именем — к новой жизни.

Так будущий епископ Якутский и Ленский РОМАН стал монахом. 20 марта 1992 года в храме Ставропольской духовной семинарии был совершён его иноческий постриг. Я попросила Владыку вспомнить о событии, произошедшем 20 лет назад, и поговорить о монашестве. Но начала со смешного вопроса.

Остановленное время

— Ваше Преосвященство, мой друг недавно спросил: «Почему монахам нельзя жениться?» Я рассмеялась: «Почему балерине надо заниматься у балетного станка?» А как бы Вы ответили? Серьёзно.

— Есть на земле служение, которое требует особой концентрации всех человеческих сил — и душевных, и физических. Людям разных профессий приходится отказываться от привычных и, казалось бы, естественных вещей, ограничивать себя в чём-то. Та же балерина не ест всё, что пожелает, должна считать калории, иначе не сможет танцевать. Хотя хочется ведь! А в чрезвычайном служении — священническом, монашеском, архипастырском — ещё больше ограничений. Налагая на себя бремена, аскетические подвиги, монах дух раскрепощает. И всё освободившееся время, все силы без остатка отдаются призванию, тому делу, которому он себя посвящает.

Не случайно монашество как явление зарождается, переживает первый свой всплеск и расцвет в IV в. — тогда, когда закончились гонения на Церковь и принадлежность к христианству стала привилегией. Вместе с этим произошло расхолаживание духовной жизни, появилась расхлябанность духа. Поэтому радетели за чистоту евангельских принципов стали отказываться от бытового благополучия, в том числе, заботы о себе, и уходить в пустыню. Так появились монашеские обители в Палестине и Малой Азии — целые города монашеские. Стремление жить по-евангельски, жить ради Бога и ради людей, отдавая всего себя без остатка, подвигало и подвигает христиан быть монахами.

— Может быть, Вы расскажете о монашеских обетах?

— Тогда же были заложены три основных обета — целомудрия, постничества и послушания. Доныне они являются основой иноческой жизни, и каждый монах обязан исполнять их. Это очень сложно. Но возможно с Богом. «Все могу в укрепляющем меня Иисусе Христе», — сказал апостол Павел (Фил 4, 13). И любое ограничение, любой подвиг, взятый ради Господа, поддерживается с помощью Божией. Так в моей жизни было. Я испытал это на себе.

— Поподробнее, пожалуйста.

— Когда я прежде читал о том, что апостол Павел изнемогал в своём служении Богу, в духовной жизни, а в ответ ему был голос от Господа: «Довольно тебе благодати Моей, ибо сила Моя в немощи совершается», то думал: «Почему в немощи? Непонятно!» А потом понял, что ощущение немощи рождает смирение, а это — противоположность самости, гордыни, самодовольства.

— Как, когда Вы поняли?

— Когда столкнулся с исполнением обетов. По-человечески ведь это сложно. Всё сложно, но прежде всего — состояние одиночества («монос» — один). Нет никого — близких, родных, с кем можно просто поговорить, поплакаться. Вот первое самое большое и сильное ощущение, самое тяжёлое — оставленность. Но через него монаху, терпящему, переносящему эту скорбь, Господь и показывает, и открывает Себя как единственную Цель, единственное важное присутствие в жизни.

Вслед за переживанием одиночества, да не покажется это высокопарным, появилось опытное знание присутствия Бога. Первые годы монашеской жизни — годы становления — очень важными оказались. Нужно было найти Христа и потом не потерять.

— А сам постриг? Владыко, вспомните, пожалуйста, этот день.

— Моё решение, как и подобает, долгое время испытывалось священноначалием — не передумаю ли я? Не изменю ли решения? — и только на третьем курсе семинарии, через три года после подачи прошения, мне сообщили о постриге. Но о том, где, в каком месте и когда он будет, стало известно только за два дня. Тайной и небольшой интригой оставалось и имя, которое дадут (я узнал его в самый момент пострига).

Произошёл он Великим постом, в день памяти иконы Божией Матери «Споручница грешных». Потом уже я начал видеть какие-то символы глубокие во всём этом. А тогда…

Исповедь перед постригом бывает очень глубокой, длительной. От самого рождения до последнего дня вся жизнь вспоминается, снова переживаешь и каешься в своих ошибках и падениях. После исповеди подготовка облачений. Потом дают время отдохнуть. Но не спалось совсем. Посвящение, как правило, совершается после вечернего богослужения. Вся семинария присутствовала. Это был едва ли не первый постриг после возрождения духовной школы в начале 90-х. Мой сопостриженник — глубокий человек, чуть старше меня по возрасту, — сейчас священник и монах на Ставрополье. Мы вместе с ним готовились.

Во время пострига снимают с себя всё, остаются только в белой рубашке, длинной, до пят. Дальше нужно ползти от начала храма к алтарю. В это время поют песнопения Недели о блудном сыне (того воскресенья перед Великим постом, когда Церковью прочитывается с глубоким вниманием евангельское повествование о возвращении блудного сына к отцу) — «Объятия отча отверзи мне Жизнодавче». У этого песнопения особый мотив, душераздирающий, до сих пор не могу его слушать спокойно.

И вот, как блудный сын к Отцу, полз я в белых одеждах. Плакал. Потому что — покаяние. Потому что — надежда на Бога. Потому что — новый этап жизни: второе, духовное рождение. Обеты произносить было нетрудно: к этому себя готовил. Очень глубокую проповедь сказал отец ректор, постригая… Ценные наставления тогда услышал, даже откровения о том, как будет идти монашеская жизнь, и что главное — претерпеть всё, что Господь даст в виде скорбей, лишений и сложных ситуаций.

А потом, по традиции Троице-Сергиевой Лавры, две ночи провели в молитве, не выходя из храма. Мы не спали. Первую ночь читали молитвы попеременно. Потом была Божественная литургия, мы причащались уже в новом состоянии — иноческом (иноки — иные, значит, миру). Затем лёгкая трапеза, и снова в храме остаток дня. Вторая ночь, опять исповедь. Святое Причастие. Очень важно пережить эти ночи в храме — происходит привыкание к новому себе, к новому имени. И самое важное (я в дневнике оставил эту запись): такое чувство, словно время остановилось. Нет ничего больше, что беспокоит — ни планов, ни обязанностей. Ощущение отсутствия времени. Есть только молитва и ты, Бог и Церковь…

В эти две ночи я испытал первое переживание одиночества — самое жгучее. И очень большую радость потом, после Причастия. Радость встречи со Христом, с Вечностью в новом состоянии. Страшно похудел перед постригом, такое внутреннее волнение было.

А после помогло очень внимательное отношение духовника, который всматривался в нас, не давал возможности унывать, бездельничать, загрузил делами, задал ритм, очень правильно расставил акценты духовной жизни, за что по сей день ему благодарен. Не было насилия с его стороны, не ломал он нас — помогал. Сейчас архиепископ Верейский Евгений — ректор МДА.

Это начало… Его нужно было развивать. Предстояло научиться правильно относиться к тому, что вокруг и внутри — по-монашески, по-святоотечески.

— Но Вас ведь с детства к монашеству готовили, насколько я знаю. Бабушка Ваша, тайная монахиня, вся семья… Наверное, и сомнений не испытывали?

— Сомнения всегда есть. Ведь живём-то мы все в миру. Искание было, может быть, не такое мятущееся, благодаря воспитанию очень строгому христианскому, изначально ведущему меня к этой цели. Оно мне, безусловно, помогло, но без исканий и искушений не обошлось.

— Казалось бы, наконец, Вы пришли к тому, к чему стремились, готовились, и после этого стало трудно? Не ожидали такого?

— Мне было трудно пережить оттенки того, что читалось в книжках и умом прекрасно понималось. Заочно я был готов, но реально пройти этот путь оказалось чрезвычайно тяжело. И, наверное, не прошёл бы, если бы рядом не оказалось опытного духовника. Очень важен в духовной жизни такой наставник, а для монаха духовник — вообще исключительно необходимое явление. Потому что научиться быть монахом без образа, достойного подражания, мудрого, способного дать правильные советы, невозможно. Нельзя пройти путь становления отвлечённо, по книгам.

Ритм против соблазнов

— Владыко, а вообще зачем, почему, ради чего идут в монахи? Можно же служить Господу даже в священном сане, будучи женатым. Что движет людьми, которые выбирают иноческий путь?

— Это так же сложно объяснить, как ответить на вопрос: а почему герои совершают героические поступки, бросаются на амбразуры, спасают людей ценой собственного здоровья и жизни? Почему они ради любви к ближнему способны на подвиг? Как это объяснить?

— Есть же стереотип, что в монахи идут неудачники…

— Если бы это было правдой, мы не читали бы каноны и песнопения, которые практически все созданы монахами. Значительная часть богослужения, иконы и всё явление православной церковной культуры — произведения монахов. Напротив, это всегда были достойнейшие люди. В святцах большая часть — монахи.

— Вы говорили о пустынножителях, мы знаем, что преподобные Сергий Радонежский и Серафим Саровский уединялись в лесу. Но сейчас-то такой глуши не найдёшь. Как можно сохранять уединение в центре города, будучи окружённым множеством соблазнов? Особенно в наши дни. Ведь раньше монах шёл по улице, скажем, на него обнажённые девицы с баннеров не взирали, да и живые, не нарисованные, были одеты, а теперь даже в храм иногда являются, словно на пляж. Как себя хранить от соблазнов? Как может существовать монастырь в городе?

— Уединение, отшельничество как один из видов монашеской жизни появляется только после того, как подвижник проходит первоначальную духовную школу. Все отшельники великие — и преподобный Серафим, и преподобный Сергий — сначала жили в сильных монастырях. И только получив там правильную духовную основу, если хотите, необходимые знания духовной брани, уходили в затвор, в пустыню, в одиночество, дабы пройти уже другой путь — путь преображения, глубокой внутренней работы над собой.

Это второй этап, которого отнюдь не все достигали. Но очень важно помнить вот что: уйдя из мира и преобразив себя, отшельник снова возвращается в мир — уже победителем собственных страстей и пороков, возвращается как душепопечитель, духовник, пастырь. Пережив духовную борьбу в самом себе, он опытно знает, как, какими советами помочь другим людям.

Монастырь в городе — естественное явление. Он за высокими стенами правил и традиций. За оградой обители — свой закон и свои принципы. Например, монах не имеет права выходить из монастыря без разрешения духовника. Если настоятель или духовник считают, что человеку не полезно смотреть на окружающие виды, то он не позволит этого очень долгий период, зная, что увиденное будет поводом к искушениям. Стены монастырские, ограждая человека от множества соблазнов, помогают ему совершить первые шаги в духовной жизни.

— А что даёт монастырь в городе его жителям? Сейчас идёт восстановление Спасского монастыря…

— Очень важно монастырю в городе быть. Особенно в нынешнее время. Важно, чтобы горожане знали, что есть такое место — не в горах или лесах, далеко, а рядышком, и человек, ищущий духовного подвига, мог бы обратиться туда, где его поддержат. Тому, кто начинает духовный путь, надо, чтобы всё было на расстоянии вытянутой руки. Мне радостно, что год только, как мы начали воссоздавать Спасский монастырь, а уже два человека к отцу Никону пришли. И стен ещё нет, но уклад, которым они живут, — монастырский.

— Владыко, но ведь Вам, как правящему архиерею, Вашим ближайшим помощникам приходится принимать участие в общественной жизни, думать и говорить о вещах, которые не должны были бы иноков волновать — политика, например. Есть жизнь гражданского общества. Насколько монах может откликаться на неё, чтобы не впасть в те соблазны, которыми живёт мир? До какой степени это вообще может его трогать?

— Я вижу здесь два аспекта. Во-первых, чтобы не впасть в соблазны, монаху очень важно жить в напряжённом ритме, на износ. Ибо расслабление и разгильдяйство несёт за собой возможность уклониться в искушение. Очень важно создать такой ритм. Очень. Он в монастыре формируется. А тем более это важно для человека, который живёт вне обители, но несёт монашеские обеты. Я сам так работаю и требую того же от своих подчинённых. Это ритм, в котором невозможно расслабиться.

Что касается понимания светской жизни… Наверное, многих вещей не разумеешь. Может быть, отстал от моды, не знаешь современных тенденций в искусстве, политических тонкостей и раскладов. Но всё это не важно. Даже политика. Важно за всем этим видеть внутренние причины, механизмы, духовную суть. Это парадоксально, но старо, как мир: имеет значение лишь то, что не зависит ни от политических убеждений, ни от социальной принадлежности… «Если душа родилась крылатой, что ей хоромы и что ей хаты?»

— А что важно?

— Дать правильный совет молодёжи, невзирая на то, «продвинутая» она или не современная, городская или сельская… Поделиться даже не обязательно своими, но и собственными секретами, тайнами, способами преодоления греха. Я часто общаюсь с молодыми людьми во время поездок и всегда говорю на темы, которые значимы с точки зрения их внутренней, духовной жизни. И тут неважно, какого интеллекта, культурного наполнения человек. Есть абсолютные базовые ценности, о которых нужно радеть. Только они и важны.

— О каких ценностях Вы говорите?

— Хранение целомудрия, безусловно. Хранение себя от греховных привычек, дурных наклонностей. Понимание свободы как свободы от греховных привязанностей. Уважение и любовь к родителям, почитание семьи. И, конечно же, — вера. Эти добродетели навсегда останутся актуальными и вечными.

— Владыко, но всё же где граница: в чём Вы будете участвовать, а в чём — никогда? Скажем, Вас попросят поддержать какую-то партию… Вы на это пойдёте?

— Никогда. Не потому, что я монах, а потому, что Церковь — вне политических предпочтений. И это продекларировано в таком фундаментальном документе, как «Основы социальной концепции РПЦ», и Священный Синод много раз напоминал о том, что священник не имеет права состоять в политической партии и принимать участие в политической деятельности. Я и сам не пойду на это и не благословлю священников. Конечно, ни в коем случае не позволю ни себе, ни другим участвовать в общественных мероприятиях, где откровенно происходит пропаганда греха, порочной жизни, где попираются основные нравственные ценности.

— В чём Вы видите долг монаха, священника перед обществом, государством, если он вообще есть?

— Отвечу словами монахов-поэтов:

Вы вопрошаете: что есть монах?

Труба громовая он в Божьих устах.

Господь отшвырнёт её — будет немая.

Инок — навоз для Господнего рая!

Мария (Скобцова)

Всю душу предать Господу,

В молчании пламенея строгом.

И, идя по полю или по городу,

Молиться — говорить с Богом…

…Ничего не считать неважным,

Всякое сердце стеречь от гнева.

И, бросая слово своего сева,

Затаить дыхание над каждым…

Архиепископ Иоанн (Шаховской)

Беседу вела Ирина ДМИТРИЕВА